Три военные фотографии Усмона Акрамова (Таджикистан)

Эти фотографии из архива семьи Акрамовых (Душанбе, Таджикистан) отражают целый ряд фотографических практик времен Второй мировой войны и показывают, как война по-новому интегрировала среднеазиатских солдат и их семьи в общность советских граждан.
           
Усмон Акрамов родился в 1921 году в Худжанде. Отец перевез семью в Сталинабад (Душанбе), когда устроился на работу на местный хлебный завод. Окончив среднюю школу, Акрамов преподавал историю и руководил школой в Гиссаре, где вступил в Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству (Осоавиахим), а затем в комсомол. В 1939 году он был призван в Красную Армию и участвовал в Зимней войне (1939 – 1940). По окончании войны он вступил в танковые войска и выучился на младшего техника-лейтенанта танка Т-34. Во время Великой Отечественной войны (1941 – 1945) Акрамов защищал Москву, воевал на Юго-Западном и Воронежском фронтах. В одном танковом сражении он был тяжело ранен, искалечил правую ногу и потерял два ребра. Медицинскую реабилитацию он проходил в Сталинабаде, где служил в городском военном комиссариате, занимавшемся призывом. В 1943 году его вновь отправили на фронт, он воевал под Курском, а также на Украине и в Прибалтике в составе 12-й гвардейской Шепетовской танковой бригады, за что был награжден орденами Боевого Красного Знамени, Суворова 2-й степени и Кутузова 2-й степени. Усмон Акрамов погиб в битве за перевал Дукла и был похоронен в Чехословакии 30 октября 1944 года.

Фотография 1 и 2:
Усмон Акрамов, 4 декабря 1940 года, рядовой, танковые войска.

[оборот]

[на таджикском языке]
Если кто увидит меня,
[они] вспомнят меня,
пусть скажут, что он был
путником
во времена войны
. . .
Храните меня в своей памяти.

Усмон хужа

[нрзб]

[на русском языке]
На долгую память.
дорогому мать
и папу, брату
Иномжон
4.12.40

[таджикский текст латиницей]
Agar har kas ki
     benad.
Maro ba jod ora[d]
gujad ki Musafir
     bud.
dar vaqti çang
.  .  . m .  .
Maro ba jod
ovarda
garded.

Usmon huça
[....]

Фотография 3 и 4:
Усмон Акрамов, 10 августа 1942 года, сержант-танкист.

[оборот]

[на таджикском языке]
Эту фотографию я дарю моим дорогим отцу и матери на память обо мне.
Ваш сын Усмон
Эта фотография была сделана в городе Свердловске
10.VIII. 42

[таджикский текст латиницей]
In namudi
xudamro ba padar
va dar şahri
Sverdlovsk girifta
madari azizam
baroji jod ovari taq-
dim mekunam far-
zandi shumo Usmon.
In rasmro
şud.

Фотография №3:
Усмон Акрамов с фронтовыми друзьями, середина 1944 года, вероятно, во Львове, младший механик-лейтенант по ремонту танков.

Эти фотографии можно прочитать на трех уровнях.

Во-первых, это семейные документы, которые посвящают родителей и брата Усмона в его армейский опыт, позволяют им оценить его физическое преображение, продвижение по службе и военный путь: от полного ожиданий взгляда студента престижного танкового корпуса в декабре 1940 года до исхудавшего лица закаленного в боях сержанта, снятого в самый тяжелый период войны, и, наконец, уверенный в себе младший лейтенант на пороге победы в Европе. Неизменное «помните меня» отражает двойственную природу фотографии: это носитель информации и объект, осязаемая форма присутствия Усмона, когда он сам отсутствует. То, как изображение превращается в объект, особенно заметно в случае фотографии № 2: ее наклеили на картон и обрезали в овал с зубчатыми краями.

Во-вторых, эти фотокарточки отражают фотографическую культуру Красной Армии: персональных фотоаппаратов и пленки не было, поэтому служащие часто ходили в фотосалоны и ритуально обменивались с друзьями своими портретами. Аналогичные «фотографические ритуалы» разворачивались дома: семьи получали фотографии вместе с солдатскими письмами. Они становились реликвиями и талисманами, которые семьи бережно хранили, а если солдат погибал, они становились памятью о нем.

В-третьих, фотографии отражают ассимиляционные практики этнического таджика в советской армии. Когда в армию призвали целое поколение мужчин из Центральной Азии, это способствовало тому, что военная служба превратилась в подлинно общесоветский институт. Армия, особенно экипаж танка, состоящий всего из 4 человек, являлись русскоязычной средой, однако то, что Усмон использовал русский язык, не следует считать просто «русификацией».  То, как Усмон называет себя в письмах и фотографиях отражает контекстуальную, многослойную природу идентичности в советской армии, где он мог быть Сашей для русских друзей, Усмонжоном для товарищей из Средней Азии, Усмон-хужой для своей семьи и Усмоном Акрамовым в официальных документах.
О способности советской армии интегрировать различные сообщества свидетельствует текст Усмона на обороте фотографии №1. Одна половина текста демонстрирует его приобщенность к русскоязычной фотографической культуре (несмотря на небольшие грамматические ошибки), что должно было позволить ему более комфортно чувствовать себя в военной среде. Вторая написана латиницей на таджикском языке, в подписи он использовал почетный титула «хужа», который говорил об исламском происхождении семьи, и для Усмона это было способом подчеркнуть свою преданность близким. Таджикский текст – это поэтический фрагмент, автором которого, скорее всего, является сам Усмон. В нем говорится о войне, которая замаячила на горизонте в декабре 1940 года, и о его возможной смерти. В этом тексте, пронизанном религиозными образами, чувствуется влияние персидской поэтической культуры. Автор называет себя «мусафиром» (путешественником, странником), и можно предположить, что в слове «... м...» зашифрован «киомат» (загробная жизнь, Судный день) – возможно, он не стал писать это слово полностью из цензурных опасений или суеверий.

Первое поколение жителей Средней Азии, получивших советское образование, не забыло своего религиозного культурного наследия. Это стихотворение можно было бы прочитать как бунтарскую попытку включить исламскую эсхатологию в красноармейскую переписку. Однако эти два текста – разделенные жирной диагональной линией – отражают взаимодополняющие, а не конфликтующие субъективности. Красная Армия интегрировала широкий спектр неофициальных языковых, культурных и религиозных практик. Гордый фатализм был частью уникального esprit de corps(командного духа) советских танкистов, и стихотворение Усмона с религиозным подтекстом было лишь одним из вариантов его проявления. Также не следует забывать, что автор сознательно писал семье по-русски, тем самым приобщая ее к эмоциональной сфере всей страны – эти чувства и сегодня оживают при праздновании Дня Победы.

Чарльз Шоу – доцент кафедры истории Центрально-Европейского университета в Вене. Автор благодарит Муртазо и Зикриё Акрамовых за любезное разрешение включить их семейные фотографии в эту выставку и за помощь в переводе. Он также выражает признательность Фаруху Кузиеву и Жанин Дагиели за помощь в расшифровке и переводе текстов.